(интервью Анатолия Разумова, историка
из Петербурга, ответственного редактора Книги памяти «Ленинградский
мартиролог». Интервью взяла Татьяна Коростелева, член Национального союза
журналистов Украины)
Анатолий Разумов хорошо известен в среде
правозащитников своей подвижнической деятельностью, объемом и содержанием
трудов по истории репрессий. Прочное сотрудничество связывает его с украинскими
правозащитными деятелями. Недавно Анатолий Разумов отметил юбилей, и как раз в
эти дни пришло письмо от председателя мариупольского «Мемориала» Галины
Захаровой, где она благодарила питерского сподвижника за содействие в работе.
Этот человек удивительно соответствует своей
фамилии, а возглавляемый им центр «Возвращенные имена» – это действительно
вместилище горькой, не остывающей памяти. В небольшой комнате главного здания
РНБ на Садовой – уникальная, самая полная в России коллекция Книг памяти о
репрессиях по всем регионам постсоветского пространства. Здесь же тематические
справочники по всем территориям, включая, конечно, Украину, копии архивных
документов, воспоминания, снимки…
Всю эту колоссальную работу Разумов ведет
практически один, находясь на библиотечной ставке, остальные помощники – на
общественных началах. Анатолий Яковлевич рассказывает:
–Тем не менее, нам удается довольно многое.
Мы издали пять томов «Ленинградского мартиролога», сейчас к печати готовятся
следующие два. Два года исполнилось, как работает при РНБ сайт «Возвращенные
имена. Северо-запад России». Когда мы его открывали, то сами не представляли,
насколько это окажется важным и действенным. У нас уже более полутора миллионов
посещений, каждый день приходят письма с просьбой о поиске сведений о
репрессированных родных. Много писем из Украины. И всем, чем можем мы помогаем,
иногда сразу находим сведения, иногда направляем людей в соответствующие
архивы.
Анатолий Яковлевич родился в Белоруссии, в
семье военного и учительницы русского языка и литературы. Окончил исторический
факультет Ленинградского государственного университета. В Публичной библиотеке,
как она раньше называлась, прошел должностную лестницу, начиная с
простого библиотекаря. 15 лет тому назад стал заниматься историей советского
общества, готовить публикации в разных изданиях.
В «Литературной газете» в Киеве был
опубликован его материал про Левашовское кладбище (место в пригороде
Ленинграда, где в братских могилах захоронены тысячи жертв репрессий – Т.К.),
имена расстрелянных украинцев.
С 1991 года появилась возможность работать с
архивными источниками. И Разумову предложили руководить работой по подготовке
«Ленинградского мартиролога».
А.Я. –В нашей стране в мирное
время, исключая военные годы, на огромных просторах канули из жизни, просто
исчезли для родных и близких миллионы людей. А из них дай Бог, если треть имен
известна, обнародована. Поэтому как бы ни страшна, ни велика была задача
возвратить каждое имя, но мы ее ставим именно так широко.
Т.К. –Задача действительно
великая, но и страшная, психологически тяжелейшая…
А.Я. –Пятнадцать лет я,
профессиональный историк, этим занимаюсь, за эти годы взгляд у меня не
«замылился», это и хорошо, и тяжело, ведь люди, о которых я читаю в документах,
предстают передо мною как живые со всеми их судьбами. Снятся, вспоминаются, не
отпускают, пока не отыщется все, что возможно об их биографии. И мы с моим
коллегой и помощником Юрием Петровичем Груздевым, совершенно замечательным
человеком, фронтовиком второй мировой войны, мы для себя решили: наша задача
именно такая – обнародовать все имена, помочь родственникам, помочь гражданам
страны, которые после нас пожелают понять, что произошло.
Очень поддерживает и помогает то, что каждый
Божий день кто-то сюда приходит, приносит воспоминания, фотографии, поражается
открывшимся сведениям, горячо благодарит. Уж, казалось бы, Господи, за что
благодарить – за то, что через десятилетия узнают, где и когда расстреляны их
родственники, где, возможно, их могилка… И каждого мы уговариваем: положите это
на бумагу, напишите, как напишется, у нас еще не было плохих текстов. Все
воспоминания мы готовим и намереваемся обнародовать.
Т.К. –Анатолий Яковлевич,
непосредственно вашей семьи коснулись репрессии?
А.Я. –Я не могу сказать, что
это сильно коснулось семьи, ближайших родственников. У меня родители, и
матушка, и батюшка родом из беднейших крестьянских семей, из деревень
белорусских. Отчасти поэтому их не тронули. Из более богатой семьи была моя
бабушка по отцу. Но они умные были люди, вовремя все поняли и выдали ее замуж
за самого нищего крестьянина, все имущество раздали, разорили сами себя, чтобы
только не быть раскулаченными. Но вот брата ее репрессировали лет в 18. Как
рассказывали, он вышел из сельмага и со смехом спрашивал, что же это за
магазин, если там ничего нет. Дня через три его арестовали… Тетушка моя уже
после войны полюбила человека, которого потом репрессировали, это переломало ее
молодую жизнь. Он пропал без вести, как многие пропадали, а потом объявился,
когда у нее уже была семья, трое маленьких ребятишек. Она не смогла даже к нему
выйти, у нее просто ноги подкосились. Это оставило след на всю жизнь. Подобных
историй было очень много, но я не могу сказать, что во мне пылает чувство мести
за своих родных, я должен вот поэтому заниматься такой работой.
Т.К. –Знаю, что, готовя Книгу
памяти, вы общались с Лихачевым, Солженицыным, Собчаком…
А.Я. –Когда я получал
Анциферовскую премию за первые четыре тома «Мартиролога», то публично не
постыдился так и сказать: я счастлив, что в разные годы помогли состояться этой
работе Лидия Корнеевна и Елена Цезаревна Чуковские, Александр Исаевич и Наталья
Дмитриевна Солженицыны, Дмитрий Сергеевич Лихачев, Анатолий Александрович
Собчак…
Первое ощущение помощи пришло, когда меня
отыскала по телефону Лидия Корнеевна Чуковская. Ее до конца дней мучила история
репрессий в Ленинграде, история Левашовского кладбища, потому что муж ее,
знаменитый астрофизик Матвей Бронштейн, был расстрелян. Она сказала: «Из
Государственной премии, которую я получила за записки об Анне Ахматовой, я бы
хотела оказать помощь в вашей работе. Купите себе компьютер». Я действительно
купил маленький компьютер, сейчас это уже музейная редкость, на нем сделан
второй том «Мартиролога». Затем она помогла обустройству дорожек на Левашовском
кладбище, сказав, что это реальное дело – дорожки, по которым в это скорбное
место придут люди.
Лидия Корнеевна рассказала обо мне
Александру Исаевичу, затем я помогал Солженицыным организовать выступления во
время посещения Петербурга.
А Лихачев написал предисловие ко второму
тому «Мартиролога», где шли Соловецкие списки, небольшой текст, но каждое слово
там так дорого!
При Собчаке мы впервые безболезненно, с
полным пониманием получили деньги на издание. Он приехал на презентацию первого
тома, как мэр города вручал экземпляры семьям погибших. Последний раз я с ним
виделся в Левашове месяца за три до его смерти – в день памяти жертв
политических репрессий. Была очень добрая, хорошая беседа, он сказал, что готов
и дальше сотрудничать…
Т.К. –Анатолий Яковлевич, как
вы объясняете неистребимость сталинского мифа, постоянный возврат к
тоталитарным тенденциям?
А.Я. –Мне не с чем сравнить
историю этой многострадальной земли, ни с какой другой страной, ни в какие
другие времена. Ведь произошел на несколько десятилетий культурный обвал по
пластам цивилизации, в чем-то провал от цивилизованного общества к
первобытно-общинному строю. Вспомните, какими словами фигурировали люди,
дорвавшиеся до власти в 17-м году: в ногу, строем, рядами, под руководством
вождей… И это не может пройти даром, это просто въелось, впиталось в сознание
поколений. И теперь вперемешку отражается во взглядах последующих поколений. А
отрицание ужасного прошлого в нашей стране так и не произошло в силу ряда
обстоятельств. И значит, мы должны изживать это все и понимать это смешение
таким, как есть.
Выступал в нашей библиотеке Солженицын, а в
первых рядах сидел Собчак, который его спросил: «Ваше мнение и ваше слово
против коммунизма такое веское, почему вы сейчас не продолжаете так же гневно
выступать?» Солженицын ответил примерно так: «Понимаете, я не могу повторяться,
не могу быть автором одной книги, я все, что мог, высказал по этому поводу. Но
я выступал во многих аудиториях и чувствую, что скажи им кто-нибудь голосовать
за коммунистов, и минимум треть зала пойдет и будет голосовать за все то же
самое».
Вот взять такой больной вопрос как
реабилитация, она в Советском Союзе шла какими-то волнами, кампаниями,
множество имен и по сию пору не дорассмотрено. И ведь никто не компенсировал
ужас провала жизни, потери кормильца, близкого, любимого человека. Ни морально,
ни материально государство всерьез не признало свою ответственность, вину. Ради
освобождения от страха, возвращения доброго имени приходилось десятилетиями
доказывать, что человек, репрессированный преступной властью, ничего не имел
против этой власти, То есть, сама реабилитация носит парадоксальный характер.
Почему все это произошло? Я 15 лет только
этим и занимаюсь, но дать для себя вразумительного, удовлетворительного ответа
мне не удается. Отчасти можно понять, чем руководствовалась эта власть в первые
свои годы. Два основных побудительных мотива вижу: чудовищный страх перед этой
огромной территорией с колоссальной массой населения под тобой, которая
совершенно точно не принимает эту власть. Второе: используя методы своей
подпольной деятельности, они от других, конечно, ждали того же. Гремучая смесь:
рядом со страхом ничем не ограниченная свобода действий.
При создании мартиролога мы занимаемся
реальной статистикой. Для меня каждый человек с его конкретной судьбой
настолько важен, что казалось, какое тут значение имеет статистика. Но на
конференциях приходилось слышать: никаких особых репрессий не было. И вот мы
стали сопровождать каждый том статистикой, отнесли первые опыты в институт
социологии, нам сказали, что все корректно. И мы сопоставили эту расстрельную
статистику с переписью населения 37-го года. И с небольшими отклонениями
подтвердился основной вывод: все пласты населения репрессировались тотально,
примерно пропорционально. Вот и все! И если было в стране больше всего рабочих
и крестьян, так эта рабоче-крестьянская власть больше всего их и
репрессировала. Если преобладали русские, то, естественно, больше всего русских
и было репрессировано. И есть какие-то особенности. Если существовали
мариупольские греки, то, понятно, в пропорциональном отношении их пострадало
больше. Потому что был указ: здесь поймать больше финских шпионов, а там,
соответственно, больше греческих.
Не было такого пласта населения –
профессионального, конфессионального, национального – который бы в советской
стране не подвергался репрессиям!
В пору перестроечного «покаяния» один умный
человек сказал: погодите, вы еще будете ставить памятники Сталину. Как в воду
глядел! И памятники уже ставим, и на телеэкране реанимируем зловещие фигуры.
«Любуясь» образом тирана в исполнении Джигарханяна, так и хочется запеть «о
Сталине мудром, родном и любимом».
Меж тем, дабы опомниться, достаточно взять в
руки любой том любой Книги памяти, перелистать списки, вдуматься в статистику.
Или заглянуть на сайт «Возвращенные имена»: http://www.visz.nlr.ru/. И
задуматься: доживем ли мы когда-нибудь до настоящего покаяния?